Александр Яковлев о людях, ставших прообразами его героя
28.11.2004Первоначально автор хотел озаглавить этот материал так: «Преступник с запахом Givenchy». Почему? Потому что, по его же собственным словам, пока он беседовал с Александром Анатолиевичем Яковлевым, исполнившим роль Сорса, в офисе студии «ТТТ», комната наполнялась запахом туалетной воды Givenchy – туалетной воды Александра Анатолиевича, – и поскольку речь шла в основном о Сорсе, то и этот парфюм постепенно становился парфюмом Сорса. Однако после слов, сказанных Александром Яковлевым в последнем абзаце этого интервью, автор решил не ставить такой заголовок. «Негодяй», как сказал Александр Анатолиевич, остается негодяем, и не надо его идеализировать. Пусть даже и через туалетную воду.
– Александр Анатолиевич, Ваш персонаж – Сорс – изъясняется на всевозможных языках, а больше всего все-таки по-английски. Но я слышал, что именно с английским языком у Вас есть некоторые сложности.
– Сложности… Да, я не свободно говорю… я вообще не говорю на этом языке. Кстати, у меня однажды уже была практика такого рода, когда я и на французском не говорил, но, тем не менее, сыграл достаточно большую роль во французской картине целиком на французском языке (речь идет о фильме Патриса Леконта «Один шанс на двоих» – прим. ред.). Видимо, у меня есть такой имитационный дар, благодаря которому я довожу свое владение языком до иллюзии того, что я этот язык знаю. И как подтверждение тому один случай в Праге во время съемок «Мужского сезона», когда ко мне подошла афроамериканка и спросила: вы действительно русский артист? Я ответил: да. После чего она с недоверием на меня посмотрела, заулыбалась...
Но для актера в этом нет ничего особенного… Педагоги нас учили, что таблицей умножения можно объясниться в любви или вести диалог невнятными словами… Например, знаменитое филологическое упражнение: дракая кудра бадранула бокра. Это полная абракадабра, но в то же время и момент исследования, в ходе которого ты представляешь, что за этим выражением стоит. Это действительно так, ведь можно и на суахили разговаривать, в конце концов. Но лучше язык все-таки знать. Я был во Франции месяца четыре (в процессе съемок картины Патриса Леконта – прим. ред.) и когда уезжал, сказал режиссеру, что я вот-вот должен был уже заговорить на французском языке, а мне приходится уезжать из Франции.
– В любом кадре рабочего материала, который мне доводилось видеть, или на фотографиях Сорс предстает жестким волевым человеком. Как Вы входили в эту роль?
– Вы видите мою фактуру – она предполагает жесткость. Она задана изначально. Тот же Никита Сергеевич Михалков как-то говорил, что я, как иероглиф – знаковое обозначение – одной краской, одним точечным обозначением можно сразу показать, что это такое, не разводя на всю картину. У меня такая фактура, а я актер и умею пользоваться тем, чему научили, и что дал Господь. И, конечно, не было такой проблемы с обозначением этого человека. Я не первый раз играю плохих парней, поэтому мне интересен был именно ракурс. А здесь очень интересным оказался взгляд Олега Степченко. Ведь когда меня пригласили на эту роль, я подумал: опять играть бандита… Ну хорошо, давайте сыграю… Но Олег возбудил во мне заинтересованность в работе своим видением Сорса, рассказав про этого человека: что он из себя представляет, какой он, откуда. И открыл такие его грани, которые мне захотелось попробовать сыграть... Он же интернациональный, говорит на всех языках, и я даже Олегу предлагаю во время озвучивания сделать так, что он и по-русски говорит с акцентом. Он вообще ниоткуда. Кто-то. В этом есть смысл.
– А Вы срисовывали Сорса с кого-нибудь?
– Мне трудно говорить… Его фамилия по звуку совпадает с фамилией Сороса… Но я бы не рискнул это утверждать. Сейчас мы более информированы о том, что происходит, и мне не хочется залезать во всякие политические аллюзии, которые возникают в результате этих ассоциаций. Ведь все то, что происходит (это не секрет, и я не открываю Америку), не происходит просто так. За этим стоит чья-то колоссальнейшая работа или же поражение кого-то. И это нормально. Мы хотим и видим, и кто-то хочет и видит мир таким же, как и мы, а кто-то другим. И есть так называемые спецслужбы, которые грамотно и с отработанными технологиями влияют на процессы, которые происходят в мире. И Сорс из этой истории. В один прекрасный момент он понял для себя: если здесь лежат большие деньги, то почему они не могут быть моими?
– Так кто же Сорс?
– Это человек очень сложный. Наверное, он очень честолюбив. И потом деньги – это не самоцель для него, деньги – это еще и владение миром, и он именно этого и добивается. Он стоит над этими примитивными людьми – наркоторговцами, продажными политиками, – которые его окружают. Это он сделал их такими для достижения каких-то своих целей... И ему нравится эта интрига, эта игра.
– Александр Анатолиевич, если говорить о съемках «Мужского сезона», я слышал, что Олег Степченко как-то по-особенному трепетно относится к актерам, снимающимся в его фильмах. Это так?
– Совершенно верно. Это то самое отношение, которое давно уже, к великому сожалению, встречается крайне редко, отношение, создающее на площадке особый мир, который позволяет актеру расслабиться и думать только о работе, а не о чем-то другом.
– Может быть, это связано с тем, что Олег не так давно в большом кино и еще не успел, скажем так, испортиться?
– Он умный человек. Возможно, это и связано с его какими-то романтическими настроениями… Но я думаю, что это все-таки технологический прием. Если я делаю для актера что-то, потому что он для меня самый главный, и я сделаю все возможное для того, чтобы он расслабился и хорошо и четко сыграл на площадке – это не более чем прием, который должен быть использован.
– А что Вы можете сказать о своих партерах по фильму? Александр Карпов, Игорь Кашинцев…
– Что касается Кашинцева, то я с ним периодически встречаюсь на площадке с 1979 года. Саша Карпов замечательный, профессиональный, очень грамотно и хорошо работающий человек. Я с ним ехал в машине, и он мне очень интересно рассказывал про свою работу в театре, и многие принципиальные вещи (театр ведь сложная штука по своей структуре) совпали с моими наблюдениями и ощущениями.
– Коль скоро речь зашла об ощущениях, то я знаю, что на съемках в Чехии Вы летали в двухместном вертолете…
– Это вообще отдельная история. Это передать очень сложно… Настоящая, теплая и сухая, европейская осень. Красоты этого замка (Добриша – замок, расположенный в 25 километрах от Праги – прим. ред.), эти кусты, подстриженные в виде лабиринта, изумительный ландшафт, пруд – и ты летишь в этом маленьком вертолетике (я летал на вертолетах, но на «стрекозке» впервые), который практически весь стеклянный, и у тебя такое ощущение, что ты просто летишь… Летишь практически самостоятельно: ты и моторчик – и всё! Ощущение полета. И когда он поворачивает, ложится, делает вираж, а ты с ним вместе… Душа аж заходится!
– Александр Анатолиевич, и еще один вопрос по Сорсу. Почему на фотографии Сорс с поднятыми руками? Почему он сдался? Ему нечего бояться, или он уверен в своей неприкосновенности?
– По тому ощущению, которое у меня осталось, это не было поднятыми руками, это было нечто другое… Ведь по его состоянию – он не сдающийся человек, ему все равно… Он бесстрашный человек. Ну, убьют его? Ну и что? Вот Вы, например, могли бы распространять наркотики, зная, что за этим стоит смерть, боль, страдание? Человек, перешедший эту нравственную черту, очень цинично смотрит на мир… Ну и что? Смерть… Своя, чужая… Ему это уже не важно. У него-то и душа какая-то… И такие люди есть. То, что происходило на первое сентября в Беслане… Как это могло произойти?! Как?! У меня в голове не укладывается. Я переиграл всех этих негодяев, душителей, кого угодно, но сыграть их – одно, а понять до конца… Я не знаю, как это возможно.