Самый сложный день оператора Марии Соловьевой

«Мужской сезон. Бархатная революция» из-за обилия спецэффектов был насыщен тяжелыми днями, всю тяжесть которых, по большому счету, в полной мере могли испытать всего несколько человек, один из которых – оператор-постановщик Мария Соловьева, – пожалуй, самый титулованный и самый опытный из создателей «Мужского сезона». Для нее все началось даже с дипломной работы, за которую Мария получила приз за лучшую операторскую работу на Мюнхенском Кинофестивале (картина «Пошел, гнедой, пошел», реж. В.Продан – прим. ред.).

– Мария, так какой же именно съемочный день «Мужского сезона» оказался для Вас самым сложным?

– Так однозначно нельзя ответить... Точно также как и тяжело сказать, какой день был самым лучшим... Трудный день – это когда что-то не получается. Тяжелый день – это не физически или морально тяжелый день… Физически практически каждый день тяжелый на картинах. Трудный день для меня – это когда что-то не выходит именно творчески. А здесь бывают разные обстоятельства. Бывает, что и технически не получается воплотить какие-то свои решения…

– А самый хороший – это когда творчески все получается?

– Да. Ты вроде бы и чувствуешь усталость и тебе тяжело, но ты счастлив. Счастлив, потому что сделал то, что хотел.

– А техника действительно часто мешает?

– Техника мешает, когда она не работает.

– Но это уже не вопрос для нашего кинематографа?

– Нет, с этим сейчас уже все проще. Тем более, что на нашем проекте, надо отдать должное, на любую технику, которую я запрашивала, у продюсеров не было слова «нет», и они разрешали брать практически все. У нас были некоторые проблемы в начале картины, но потом этот вопрос был решен – мы взяли просто более дорогую технику, и она стала работать.

А по поводу трудного дня... С Олегом Степченко было всегда интересно и сложно работать, потому что он временами ставил задачи не разрешаемые. И ответ на них мог быть только неординарный. И поэтому каждый день был сложный…

И, возможно, самой трудной сценой была финальная сцена, когда нужно было дневную сцену доснимать ночью. В принципе, мы были к этому не готовы, потому что у нас не было достаточного цвета, чтобы продолжать снимать дневную сцену ночью… Но мы в результате решили этот вопрос.

– А на каком этапе Вы оцениваете уже отснятый материал?

– На этапе, когда я сижу около камеры, потому что дальше я уже понимаю, что из этого я могу получить на киноэкране. А потом, после монтажа, мы садимся в лабораторию, начинаем крутить ручки и получать то, что хотелось бы получить. Процесс безумно сложный, поскольку он зависит от нескольких технических этапов.

И про стиль картины, который хотелось бы получить, и который, наверное, в результате получился, мне хотелось бы сказать, что это: ржавчина на черно-белой стали с холодным отливом.

– Возвращаясь к Олегу Степченко… С каким режиссером проще работать? С тем, который в большом кино давно, или же не очень?

– Проще работать с талантливым человеком. Человек может быть тридцать лет в кино и не знать, что он хочет снять. Интересно работать с человеком, который знает, что он хочет снять, какое именно кино. Он, может быть даже, его до конца не видит, но он понимает, что он хочет. И тогда уже находится общий язык и можно работать над любым проектом. Профессиональные вещи для режиссера тоже важны, но любой режиссер к концу картины понимает (даже если он не знал этого), что такое пятидесятый объектив или что такое сто тридцатый…

– Мария, все-таки женщины-режисссеры, женщины-операторы – это все еще некоторая экзотика… Хотя бы потому, что таковых очень мало. Скажем так, приходится ли Вам бороться за свое место?

– Вы правильно заметили, женщин-операторов не так много… Сейчас, правда, ВГИК выпускает целый курс – 15 человек. Но на сегодняшний день, я знаю, что в игровом кино я практически одна в России, и когда я заканчивала или поступала во ВГИК, я тоже была одна на курсе. Все время было по одной девушке на курсе.

– Это такая норма была у ВГИКа?

– Вы знаете, в принципе они вообще не брали. Потому что когда я принесла документы для поступления во ВГИК, мне сказали: да нет, ну что вы… мы вообще не берем девушек – можете идти. И в первый год они меня отфутболили, но потом я узнала, что все-таки можно, настойчиво подала документы во второй раз и поступила. Но в принципе, я думаю, что это действительно ново для женщин потому, что профессия – режиссера или оператора – достаточно жесткая профессия, и она требует жесткого характера. Так что, в принципе, эта профессия мужская в плане жесткости характера, и я знаю, что есть мужчины-режиссеры, у которых, скажем так, не все идет хорошо, потому что им не хватает характера, а те женщины, которые пробиваются и становятся весомыми в режиссуре и завоевывают себе имя, то они как раз обладают этим характером – они уж если идут, то идут до конца. Но на самом деле я не очень люблю эти разделения по половым признакам.

– А во ВГИК Вы поступали сразу на операторский?

– Да, потому что у меня была такая дилемма: либо идти в художественный (Суриковский), либо идти в кино, а я занималась фотографией, параллельно занималась живописью, но в результате поняла, что мне ближе движение. Поэтому все-таки и пошла во ВГИК.

– А как Вы попали в «Мужской сезон»? И вообще, как правило, кто приглашает оператора: режиссер или продюсеры?

– Меня пригласил Олег. Но процесс происходит по-разному: бывает, приглашает продюсер, а бывает, что приглашает режиссер. Я не знаю, почему именно меня пригласил Олег, но раньше мы с ним не были знакомы…

– А если оператора приглашает продюсер, например, это согласовывается с режиссером?

– Да, обычно это согласовывается всегда. У меня, например, 50 на 50. В одной половине случаев приглашают продюсеры, а в другой – режиссеры.

– Если говорить о съемках «Мужского сезона», то съемки в метро были специфические? И как вообще там можно было выдерживать такие большие смены?

– Да, это была одна из сложных смен. За счет глубины, за счет физического состояния, плюс за счет зоны безопасности – потому что мы там еще и взрывали, и никто не знал, чем это может закончиться. Плюс к этому там еще подавалось напряжение в провода, к которым были присоединены вагонетки, и я видела, что их постоянно все задевали. Да, у всех на руках и на голове была защита, но все равно это было экстремально.

– Я знаю, что это были не единственные экстремальные съемки… Например, на Третьем транспортном кольце Вы были совсем рядом с пиротехническими эффектами.

– Я к этому нормально отношусь… Мне даже где-то нравятся такие экстремальные съемки. Тем более мне нравится работать с нашими каскадерами… С Сережей Воробьевым, к которому я отношусь с полным доверием. Понятно, что бывают разные ситуации, но вот с этой бригадой каскадеров я готова идти на любые экстримные ситуации и всегда слушаю его мнение о том, где можно поставить камеру. Причем, если Сережа говорит, что камеру можно поставить здесь, значит, это можно сделать еще на три метра ближе (смеется)… Он всегда страхует, на всякий случай.

– А кого из актеров Вам было приятней всего снимать?

– Всегда интересно снимать фактуру. Например, на этой картине я уже второй раз работала с Викой Толстогановой, первый раз работала с Кравченко и Петрухиным… У Петрухина очень интересная фактура лица, а у Кравченко такая огромная внутренняя энергетика. В принципе, на этой картине было интересно работать практически со всеми, если на это было время. Но на этих актеров время было.

– А у Вас был опыт работы с зарубежными актерами?

– С Ниной Хаген (легендарная немецкая панк-певица – прим. ред.). Она в «Василисе» сыграла Бабу-Ягу… С ней было очень интересно работать! Съемки с ее участием проходили в Ялте, но не в декорациях, а в пещере. И когда мы первый раз туда попали, там все завалило снегом. И ее доставляли туда на лихтвагене – на ЗИЛе. И насколько я понимаю, она была совершенно непьющим человеком, но когда попала в эту пещеру, в которой из-за давления невозможно было находиться долго, а съемки продолжались целый месяц, ей по чуть-чуть давали коньяк, и в результате она… подсела на коньяк с русской группой и уже в конце предлагала его сама.

– Мария, во время съемок одного из эпизодов Вы получили травму руки. Когда я на эту тему говорил с Викторией Толстогановой, присутствовавшей при этом, она высказала предположение, что, возможно, все это может быть связано как раз со спецификой сцены, которая в тот момент снималась (ощущения героини от приема наркотиков – прим. ред.). Вы согласны, что между реальностью и кино есть связь?

– Я думаю, что это всегда связано. Потому что, в принципе, мы делаем кино. Кино, как правило, занимает год – и это год твоей жизни. И те процессы, которые происходят, начиная со сценария, в результате ты в них очень сильно вплетаешься. И это, конечно же, связано… Это можно назвать мистикой, можно назвать случайностью и так далее, но это, конечно же, перехлестывается одно с другим, и есть очень много примеров, когда даже сюжет переходит в реальность. Потому что актер начинает жить этой жизнью, и, наверное, судьба его героя становится его судьбой…

– А какие примеры?

– К сожалению, печальные. Например, в фильме «Возвращение»… (Владимир Гарин, исполнивший в этом фильме роль старшего брата, будучи отличным пловцом, утонул спустя ровно год, после того, как был отснят первый кадр картины – прим. ред. )

Все новости (архив)

Сайт фильма "Мужской сезон. Бархатная революция" © FinS.ru
<<< Назад